Геннадий Прашкевич - Земля навылет[litres]
— Я раков ловил на Ладоге, — вспомнил сержант. — Нормально. — И неожиданно приуныл: — Только в командировки далеко не посылают. Так… Куда-нибудь рядом…
— Это куда же? — полюбопытствовал Алехин.
— Служебная тайна, — твердо отрезал сержант.
В комнате зазвонил телефон и, как все у сержанта, звонок показался Алехину твердым и волевым.
— У аппарата, — твердо сказал сержант Светлаев.
И твердо удивился:
— Гражданин Алехин? Присутствует гражданин Алехин.
И еще больше удивился:
— Есть передать трубку гражданину Алехину!
И поманил страхового агента пальцем.
— Меня? — не поверил Алехин.
И услышал в поднесенной к уху трубке мощное чужое дыхание.
И услышал чужой, страшный до паралича, а оттого чрезвычайно убедительный голос: «Горит, Алехин, море… Горит…» И почти без перехода: «И место жительства сменишь…»
Пискнуло и пошли глухие гудки отбоя.
Розыгрыш, с противной тоской подумал Алехин. Сонька, наверное, подбила своего глупого речника. Не зная, что сказать, пояснил туманно:
— Это, Светлаев, из обменного бюро… Я тут занялся обменом… Есть, говорят, варианты… Вот звонят…
— А зря, — твердо отрезал сержант. — Домашние номера сотрудников МВД не подлежат разглашению.
— Какое ж тут разглашение?
Подозрительно поглядывая то на Алехина, то на замолчавший телефон, сержант Светлаев переоделся в штатское. Сейчас даванем пивка, успокоимся, подумал Алехин. А рак это шутка. Он нам не по зубам.
Глава XVI
Пивные киоски или не работали, или запасов пива не имели.
— Хоть на Чукотку езжай, — рассердился сержант.
— Почему так далеко? Светлаев не ответил.
Стоял насупясь.
Всерьез настроился на отдых, а тут…
— Вот посмотри, — сказал Алехин, не желая длить молчание. — Видишь, мой домик, а за ним пустырь?
— Нормально. Мой участок.
— Гнусное местечко.
— Это почему?
— Меня вчера трое там встретили.
— Кореша?
— Какие кореша! Алкаши. Унизили всяко, загнали в лужу. Нагнули, можно сказать. Сапогом пинали в лицо.
— Сапогом?
— Ага.
— А следы побоев?
— Что? — не понял Алехин.
— Следы побоев где?
— Ну, следы… Это…
— Не нравишься ты мне сегодня, Алехин. Жизнь, она, конечно, сложная. Вот по статистике, есть такие города, где каждая вторая женщина изнасилована. Так даже в тех городах не так финтят, как ты.
— То есть как это каждая вторая? — опешил Алехин.
— А вот так.
— А если в таком городе живут три сестры?
— Считай, две уже изнасилованы. Или одна, если повезет, — твердо объяснил сержант Светлаев. — Зависит от последовательности. Нормально. Если одна за другой стояли, то одна или две обязательно изнасилованы.
— А что же милиция?
— У меня на участке тихо, — уклонился сержант от прямого ответа.
— Ну, не скажи. Меня вчера нагнули, пинали сапогами в лицо. Ссора, в общем, получилась.
— Ты, Алехин, разгласил тайну служебного телефона!
— А у тебя, Светлаев, участок запущен!
— А где следы от побоев?
— А почему каждая вторая изнасилована?
— Ты клевещешь на органы!
— А ты защитить не можешь!
Позже, рассказывая про эту ссору, Алехин клялся, что ему не хотелось ссориться, но будто тянули его за язык. И сержанта тоже. Оба зациклились, в груди холодок. Короче, разошлись недовольные.
Глава XVII
Дома, вспомнив о металлическом раке, Алехин перерыл мокрую одежду, но рака не нашел. Развесил простирнутое белье и ветровку в садике. Долго любовался на прибор крупного математика Н. Зеленая линия весело прыгала по экранчику, давая при приближении Алехина неожиданные всплески. Но, может, так и должно быть. По какой-то непонятной ассоциации он вспомнил про газетную вырезку упрямого пенсионера Евченко. Его даже холодком обдало, когда он увидел название статьи, вырезанной пенсионером Евченко из «Литературной газеты».
«Когда взорвется Черное море?»
Это что же такое?
«…Судьба Черного моря, — прочел Алехин, не веря собственным глазам, — судя по результатам последних научных экспедиций, оказалась вдруг на весах жесткой, даже, походке, жестокой альтернативы: мы в любой момент можем стать свидетелями и участниками небывалой экологической катастрофы, число жертв которой никто не берется подсчитать».
Неужели даже крупный математик Н. не берется? — испугался Алехин.
«…О крымских событиях конца 20-х годов (землетрясение силой 8–9 баллов), — прочел Алехин, — остались многочисленные свидетельства очевидцев, среди них, например, недавно рассекреченный рапорт начальнику Гидрографического управления Черноморского флота, составленный по данным военных постов наблюдения и связи на мысе Лукулл, Константиновского равелина (Севастополь) и Евпатории.
Из упомянутого рапорта следует, что в море землетрясение сопровождалось появлением огня:
ВПНС Лукулла 0 ч. 42 мин. — столб пламени продолжительностью 5 с;
Евпатория 2 ч. 48 мин. — на море вспышки огня белого цвета;
Севастополь 3 ч. 31 мин. — по пеленгу 255 вспышка огня высотой 500 м, шириной 1, 5 морской мили;
ВПНС Лукулла 3 ч. 41 мин. — по пеленгу 260 замечена огненная вспышка высотой около 500 м, шириной около 1 морской мили.
Что это было?
Откуда поднялись над морем гигантские всполохи огня?
Что могло гореть на открытом водном пространстве?»
Алехин стопроцентно разделял недоумение автора.
«…Ответить на это тогда, более чем семьдесят лет назад, было, конечно, гораздо легче, но, увы, бесценные документальные свидетельства о необычайном явлении десятилетиями оставались неизвестными для науки. С соответствующими грифами они легли в архив ВМФ, хранящийся в Санкт-Петербурге. И сейчас мы вправе наконец спросить: в чем заключался секрет случившегося?»
К сегодняшнему дню, утверждал автор статьи, существует лишь одна, зато во многом согласующаяся с указанными данными версия: внезапное сильное подводное землетрясение спровоцировало выход из глубин моря к его поверхности, а затем самовозгорание огромных количеств горючего газа сероводорода. Не случайно в журналах наблюдений указано на «неожиданное вскипание спокойного моря», на «тяжелый запах тухлых яиц», на «бурый дым после огненных вспышек» и тому подобное. Гигантскими полукилометровыми факелами полыхал над открытым морем скорее всего именно сероводород.
